Аудиоверсия статьи для тех, кому удобнее послушать.
Российские вузы не готовят медиков для удалённых объектов. Но работодатели остро нуждаются в таких специалистах. О том, где и как обучают удалённых медиков рассказал:
А об обучении в ГК ЦМК и опыте работы на удалённых объектах рассказал:
Какой медицинский персонал должен работать на удалённом объекте? Какие проблемы такие медики решают и чем они отличаются от обычных медиков?
На удалённых объектах могут работать врачи — специалисты с высшим медицинским образованием, средние медицинские работники — фельдшеры и медицинские сёстры, а также младшие медицинские работники — санитары. Формальный допуск к работе означает, что они должны иметь высшее или среднее профессиональное образование. Дальше всё упирается в последипломную подготовку, то есть в специализацию. На промышленных объектах могут работать самые разные специалисты: всё зависит от объекта и предполагаемого объёма работы. Есть маленькие объекты с небольшим перечнем специальностей, а есть большие объекты, где работает несколько тысяч человек. На таких предприятиях могут быть большие здравпункты с 10–20 медицинскими сотрудниками. У нас есть такие объекты, на «Ванкоре» (ВанкорНефтеГаз), например, 20 медицинских работников. Там есть стоматолог, хирург, терапевт, рентгенолог.
Они работают вахтовым методом, в тундре, вдали от большого города. Пациенты перед ними такие же, как везде, с теми же болезнями. Поэтому подходы к организации оказания помощи должны быть едины: что в городе, что на удалённом объекте.
Но в работе на промышленном объекте есть свои особенности, так же, как есть особенности работы в поликлинике, в стационаре. Объём помощи хирурга в поликлинике ограничивается, например, вскрытием абсцессов и оперированием вросшего ногтя. Остальных он будет смотреть и направлять в стационар. А в стационаре хирург, у которого тот же самый диплом и та же самая интернатура, уже будет вскрывать брюшную полость и удалять аппендикс. То есть вроде бы специалисты учились в одном вузе и у них одна специальность, но объём помощи — разный.
А какие особенности на промплощадке?
На промышленном объекте есть такая должность — цеховой терапевт. К нему приходят не просто люди с участка по месту жительства, а работники из конкретного цеха. И этот специалист должен не просто знать про болезни, он должен знать про профессиональные болезни, понимать влияние вредных производственных факторов на появление и течение заболевания. То есть он должен владеть определёнными знаниями по профпатологии. По идее, вузы готовят профпатологов, а квалификацию можно повысить в системе непрерывного медицинского образования (НМО). Но для работы на удалённой промышленной площадке нужно знать не только профпатологии.
Если врач в городе понимает, что у человека аппендицит, он позвонит по номеру 03, и пациента увезут в больницу. В тундре бригада скорой помощи не приедет через 20 минут. В лучшем случае прилетит вертолёт через три часа, а если будет нелётная погода, значит, врач один на один останется с пациентом и будет несколько суток его лечить и спасать. Кроме того, врач должен владеть навыками экстренной помощи, например реанимации: ведь на производстве есть и несчастные случаи, и аварии. Нет такого специалиста, который владел бы достаточным количеством навыков травматолога, хирурга, анестезиолога-реаниматолога, терапевта, гинеколога, стоматолога. А нужен именно универсал.
Речь о враче общей практики?
Отчасти. В России была попытка создать универсального врача из терапевта — врача общей практики. Его попытались научить ЛОР-болезням, глазным болезням, УЗИ. Цикл 500 часов. Но на выходе мы видим тех же самых по функциональности терапевтов, которые принимают чуть большее количество людей. Качество не сильно изменилось, да и таких специалистов мало. К тому же специализации врача общей практики для работы на удалённом объекте и вовсе нет.
Терапевт может пройти подготовку по вопросам профпатологии, но надо понимать, что это будет “рядовой боец”. Это будет клерк с историями болезни, с фонендоскопом и тонометром. А если взорвётся баллон и человеку оторвёт руку, он потеряет сознание, ему надо будет остановить кровотечение, интубировать, провести искусственную вентиляцию лёгких, то терапевт растеряется. Хотя он — врач здравпункта и должен оказать экстренную помощь.
- Инструкторы аттестованы по программам ERC, AHA, ITLS, SAFER и ASHI
- Сертификаты провайдеров и инструкторов, признанные на территории России, Евросоюза и США
Дело ещё и в том, что в приказе Минздрава 911н о порядке оказания медицинской помощи при профессиональных заболеваниях написано, что основная цель деятельности здравпункта — оказать медицинскую помощь до момента приезда бригады скорой помощи. Такие распоряжения в реальности могут работать в условиях развитого мегаполиса, но к тундре, где короткая дорога — это четыре часа на вертолёте, такой подход неприменим.
У фельдшеров есть ещё постдипломная подготовка — 144 часа, по вопросам оказания медицинской помощи работникам промышленных и других предприятий. Вот за этот короткий срок они осваивают и профессиональную патологию, и неотложную помощь.
То есть в чистом виде такой специальности, как врач удалённой промышленной площадки, в России не существует. Но он нужен. И это рождает потребность изменить подходы к подготовке таких медработников и к организации медицинской помощи.
Какое оборудование и навыки должны быть у медика на промышленном объекте?
Оснащение рабочего места тоже напрямую связано со специальностью. У терапевта в кабинете должна быть кушетка, глюкометр, тонометр, стетофонендоскоп. У хирурга — перевязочная либо малая операционная с сухожаровым шкафом, со скальпелем, и всё. Врачебный здравпункт должен быть оснащён оборудованием для оказания неотложной и экстренной помощи — аппаратами ИВЛ, кислородом, концентраторами, аппаратом ЭКГ, медикаментами и т.д.. Но дело не только в оборудовании. Минздрав считает, что любой врач или другой медицинский работник должен уметь реанимировать и оказывать помощь. Если врач не работает в экстренных ситуациях каждый день, он свои навыки теряет. То есть по закону он обязан знать, но на деле он все навыки давно растерял, потому что прошёл на шестом курсе реаниматологию, а через несколько лет без практики, конечно, всё забыл. Поэтому нужно создавать отдельное направление подготовки с учётом особенностей работы на удалённом объекте.
А как сейчас решается эта проблема? Как работают промышленные объекты в России без хорошо подготовленных медиков?
В 2014 году мы самыми первыми в России начали обучать медицинских работников по международным программам: базовому реанимационному комплексу либо расширенной реанимационной помощи на догоспитальном этапе при травмах, сердечно-сосудистых заболеваниях. И многие заказчики стали требовать наличие такой дополнительной подготовки у медицинских работников. То есть у специалиста должен быть не только диплом и сертификат, а ещё документ об окончании дополнительных курсов.
Но даже если мы вложили в медработника навыки оказания экстренной помощи, есть ещё много того, чем он не владеет: знанием профпатологий, пониманием, как функционирует промышленный объект, что такое санавиация, как её вызывать. На объекте может не быть главной медсестры или санитарки. А тогда появляется вопрос оборота медицинских отходов, проведения дезинфекции, стерилизации, очистки медицинских изделий, оборудования. И должен быть кто-то, у кого будут свежие знания по этим направлениям. Конечно, можно сказать формально — вы уже это когда-то учили, вы проходите повышение квалификации ежегодно по 50 часов через систему непрерывного медицинского образования, вы получаете эти знания. Но, скорее всего, для эффективной работы этого будет недостаточно.
Среди работодателей высокий спрос на удалённых медиков?
У нас в стране 146 миллионов человек. 30 миллионов из них детей, ещё 30 миллионов пенсионеров. Остаётся 70–80 млн работоспособных человек. Половина — офисные сотрудники; 30 миллионов — это те, кто работает на производстве. Из этих 30 миллионов 15 находятся где-то в тундре, на севере, в Арктике, там, где очень трудно и далеко. Остаётся около 10 миллионов.
Один терапевтический участок — это 1700 человек на одного врача и медсестру. Есть ещё процедурный кабинет, заведующий, хирург, может быть, кто-то ещё. Но в среднем — три медицинских работника; выходит, что на 10 миллионов человек нужно 17,5 тысяч медицинских работников. Но это только те, кто работает в эту вахту. А ведь есть ещё те, кто работает на следующую вахту. То есть теоретически штат медицинских работников составляет 35 тысяч человек. Я думаю, что это много.
Тогда почему система подготовки не меняется?
Порой мы видим неточности в приказах Минздрава, которые годами никто не устраняет, несмотря на то, что многие люди указывают на них. Это первое. Вторая проблема в том, что есть загвоздка с лицензированием удалённых объектов. Получить лицензию на вахтовый вагончик где-то там в тундре очень сложно стало, практически невозможно.
Недавно президент Путин поехал на Дальний Восток и сказал, что там нельзя организовывать систему здравоохранения таким образом, как она организована во всей стране. А я до этого писал письмо в Минздрав: «Как организовывать помощь в тундре?» Мне Минздрав пишет: «Извините, мы не можем это прокомментировать». Хотя именно Минздрав должен налаживать эту работу.
Как, по-вашему, сейчас можно выйти из ситуации? Что можно сделать для того, чтобы наладить работу объекта в тундре и нанять туда нормальную команду, которая была бы работоспособной?
Работодателю нужно обратиться в медицинскую организацию, которая обеспечит его медицинскими услугами. Такие организации обычно сами нанимают врачей и фельдшеров. Сами доучивают их тем навыкам, которые будут нужны на объекте. Кроме подготовки медиков, одновременно выстраивается система медицинского обеспечения на удалённых объектах: оснащение оборудованием, медикаментами, алгоритмизация процессов оказания помощи. Такие учебные центры уже функционируют, как минимум, в Москве, Петербурге и Томске.
Такие специалисты, по идее, должны больше зарабатывать денег, потому что они круче. Это так?
Работа на вахте по-другому тарифицируется. Но не все готовы жить вне дома, а где-то в вагончике в лесу. Многие ни за какие деньги в тундру не поедут. Но вопрос не только в деньгах. Навыки, которые мы даём, нужны всем медицинским работникам. Вот недавно летела в самолёте стоматолог, ребёнку стало плохо, и она смогла реанимировать его, он остался жив. Каждый должен уметь это делать.
А кто, кроме Центра корпоративной медицины, в России готовит медиков для промышленных объектов?
Есть несколько организаций, которые специализируются на промышленной медицине, например International SOS — международная компания, которая и в России работает, «СОГАЗ Профмедицина», «СОГАЗ Медсервис».
Работодатель может и сам создать свою медицинскую службу, и тогда это будет его головная боль. Так сделал, например, Новолипецкий металлургический комбинат.
Какие у вас дальнейшие планы?
У нас уже есть несколько программ в системе НМО-подготовки. Теперь разрабатываем ещё пять программ, чтобы медицинские работники отвечали нашему видению идеального работника удалённого промышленного объекта. Сейчас мы их учим неотложной и экстренной помощи, а далее планируем обучать санитарии, гигиене, оформлению документации. То есть те знания, которые нужны на объекте, мы пытаемся отразить в программах и обучить по ним наших специалистов.
Владислав Мумбер попал в ЦКМ по счастливой случайности и уже больше десяти лет работает здесь, сначала удалённым медиком, затем инструктором.
Как вы попали в ЦКМ?
Меня позвал бывший коллега. Мне провели чек-ап, что я умею, на что готов, я его прошёл без труда, потому что у меня большой опыт на догоспитальном этапе и был опыт в удалённом здравоохранении. Правда, первый опыт «на удалёнке» был неудачный, но настоящий. А здесь я попал на крутой проект в Красноярском крае. Это большой объект, где было всё: от насморка до ножевых ранений. И у меня были все ресурсы и оборудование, чтобы эти проблемы решать: аппараты ИВЛ, кислород под давлением, концентраторы, надгортанные устройства, аппарат ЭКГ, мониторинг, препараты во всех формах: от таблетированных и мазевых до внутривенных. Был вертолёт, готовый вывезти пациентов с места происшествия и до больницы. Из тундры мы могли вывезти человека за час — час сорок минут. То есть мы выезжали, стабилизировали его, убирая смертельную триаду — гипотермию, ацидоз и коагулопатию (кровотечение) — и сами доставляли в госпиталь. Это закрытая цепочка со всеми звеньями, естественно, и мы получали отличный результат.
А чем первый опыт отличался от нынешнего?
Я получил образование фельдшера, во время учёбы много практиковался в интенсивной терапии: гнойные раны, ожоги. После учёбы попал в областную больницу, в токсикологическое отделение, где прошёл специальную подготовку как медбрат-анестезист, чтобы работать в палате реанимации. Там я получил опыт работы с реанимационными пациентами в тяжёлых состояниях, связанных с отравлениями. Это было специализированное отделение, которое занималось только пероральными и вентиляционными отравлениями.
Через три года я пошёл ещё на станцию скорой медицинской помощи в качестве фельдшера кардиореанимационной бригады. Тут было множество реанимаций на догоспитальном этапе, на лестничных площадках, в лифте, дома, в машине. Этого я не мог себе позволить в работе в отделении, то есть у фельдшера скорой помощи больше опыта и движения, чем в стационаре. Такие специалисты больше подготовлены к удалённой медицине.
В какой-то момент я понял, что я вырос здесь и мне нужно идти дальше. К тому же я выгорел, работая на двух работах: в больнице и на скорой. Когда человек выгорает, есть риск допустить серьёзные ошибки, в результате которых может умереть пациент. Хотя в некоторых бригадах скорой помощи люди работают до самой пенсии. Увы, многие из них вообще недееспособны: и физически, и эмоционально. То есть они выполняют работу, которая к медицине имеет очень отдалённое отношение. К сожалению, на территории России это встречается повсеместно.
У меня были знакомые, которые работали в Заполярье, и мне тоже это было интересно. Я хотел посмотреть тундру, поработать в санитарной авиации, поскольку в студенчестве у меня был такой опыт. И я устроился на один из очень крутых объектов в России, он назывался «Восточная Сибирь — Тихий океан». Это нефтепровод от Ямальских заполярных снегов до Тихого океана. Нынешний проект «Сила Сибири» — это дубль той же трубы, только труба газовая.
Вакансию я увидел по телевизору. Когда пришёл в компанию, встретил там коллегу из областной больницы и подумал, что всё будет хорошо. Но оказалось — нет.
В первую командировку я уехал в Якутию, на совершенно автономную базу, которая находилась в тайге. Добираться туда надо было около суток на автомобиле по бездорожью, там не было связи, только спутниковая. У меня не было никакого медицинского оснащения и всё, что я знал, можно было забыть. На этой работе всё сводилось к осмотру водителей и штамповке печатей. Если кто-то умирал или сильно травмировался, мне нечем было помочь. Таков был мой первый опыт удалённого здравоохранения. Хочу подчеркнуть, что 70% удалённых промышленных предприятий России сейчас находится примерно в таком состоянии.
Как считаете, с чем это связано?
Работодателю важно, чтобы шла стройка. А обеспечить медицинским оборудованием — это затратная часть. Деньги нужны на сварщиков, на трубу, на какие-то другие вещи, которые приносят доходы компании. А медики находятся где-то на другом уровне. Если человек умер — спишем на войну и дикую среду, в которой он находится. Он умер, мы ничего не могли сделать, это тайга, что вы хотели.
При мне были инциденты, когда людям было очень плохо и их нужно было эвакуировать. А борта нет, потому что это деньги. Был один случай, когда человек умер. Это первая смерть на удалённом промышленном объекте, свидетелем которой я стал. Больше того, я, как звено системы, оказался включён в этот случай. Конечно, было много участников, которые могли её предотвратить, но очень удобно всё слить на медика, потому что он же медик и отвечает за здоровье человека. Все дружно поворачиваются и показывают пальцем — он виноват. Такого нет в международной практике. Потому что причина смерти зависела от многих вещей: прошёл ли этот человек медосмотр и как его провели, были ли у него хронические заболевания, как он с ними попал на объект и так далее.
Увы, медицина — не профильная тема для компаний, которые занимаются стройкой. Чем нанимать медицинскую организацию и платить за её услуги, проще взять фельдшера из глубинки, дать ему таблетку, у которой одна половинка будет от живота, а вторая от головы, дать ему печати и сказать: работай. Причём они думают, что юридически ни за что не несут ответственности. Это глубокое заблуждение.
Бизнесмену важно зайти на проект, обеспечить работу круглые сутки, и чтобы не было препятствий и лишних трат. Бизнесмен платит 50 тысяч медику, тот за 50 тысяч наставит ему кучу печатей, и бизнес будет процветать. А то, что кто-то из трактористов, которых в 60 лет из деревни привезли (потому что они ещё ипотеку не успели выплатить), получит инсульт и умрёт — это мало кого интересует. Первый опыт был именно в такой компании.
К счастью, некоторые компании ответственно подходят к здоровью сотрудников. Они работают с профессиональными медицинскими организациями, которые набирают хороших специалистов и обеспечивают их всем необходимым для работы.
Где таких специалистов берут?
На мой взгляд, лучше всего для удалённого объекта подойдёт сотрудник скорой медицинской помощи и фельдшерско-акушерского пункта (ФАП) в посёлке. Именно там формируются кадры — фельдшера и врачи, которые идеально подходят для работы на удалении. Так как специфика почти идентичная: скорая помощь, небольшой городок, общепрофильная бригада, где нет разделения на специализации — кардио, педиатрическая, реанимационная. Здесь фельдшер в одном лице берёт на себя любые вызовы: ребёнка, который упал с высоты, отравление взрослого человека, острое заболевание. Врачи из стационара для работы на удалённом объекте подойдут хуже — у них слишком узкая специализация.
На скорой помощи, как на удалённом объекте, медик может оказаться в таких условиях, когда темно, сыро, дождь, подъезд, туалет, уникальное положение тела, недостаточно освещения, посторонние звуки, запахи, люди, которые отвлекают, угрожают, мешают. Всего этого нет в стационаре, там условия благоприятные: светло, тепло, твоя команда, нет лишних людей. Поэтому для ребят из стационара работать на удалёнке — это стресс, перезагрузка, им нужно немного больше времени, чтобы войти в эту колею. Они, конечно, входят. Но фельдшерам скорой помощи, безусловно, проще.
То же самое с ФАП на деревне: 300–500 человек в посёлке и один фельдшер, который всех принимает. Ведёт детей, делает прививки, заполняет документы, при этом вызывает санитарную авиацию, умеет принять вертолёт, сопровождает пациента и оказывает помощь на борту неоснащённого МИ-8. Поэтому приходится навешивать на себя кислородный баллон, аппарат для вентиляции лёгких, укладку и тащить их. Все эти навыки нужны и работникам на удалённых объектах.
База фельдшера скорой помощи или работника ФАПа — это фундамент, на котором отольют здание. Столько этажей в нём будет — зависит от поставленной задачи. Маленький проект — будет один этаж, большой проект с многофункциональными задачами — будет высотка.
Как переучивают вчерашнего фельдшера на медика удалённого объекта?
В Центре корпоративной медицины, где я сейчас работаю инструктором, мы сначала пытаемся обнулить ребят в некоторых моментах и «перепрошить» их. Мы перезаписываем очень важные вещи, которые понадобятся им именно тогда, когда они будут далеко. Медик может оказаться в таких условиях, как тундра, тайга, горы, море, суша. Исходя из этого ему будут ставить задачи, с которыми он должен справиться. Если не справится — пациент умер. Цена ошибки — смерть человека.
Переквалифицировать можно не только фельдшера и сотрудника ФАПа. Терапевта тоже можно. Самое главное — его личная мотивация и желание. Некоторым на переобучение потребуется полгода, кому-то год. В нашем учебном центре очень активная и мощная подготовка в течение недели, это мало, но люди получают основу. Дальше они подключаются дистанционно через личный кабинет и продолжают активную самоподготовку.
Как это может повлиять на дальнейшую карьеру?
Человек прошёл ординатуру по терапии и начал практику. И тут он понимает, что хочет развиваться дальше и больше зарабатывать в зависимости от рисков, на которые готов пойти. Он хочет поработать на Эльбрусе, побывать в тундре или поработать в море, на научно-географическом судне, в Арктике. Welcome! И человек начинает подготовку, в среднем на неё уходит год, может, больше, вторая ординатура получается. В российских вузах нет такого образования, но наша компания этим занимается. Вы пришли, мы сделали срез, что вы можете, дали вам неделю экшена, то есть курсов, загрузили базой, а потом вы начинаете каждый месяц готовиться, изучать для себя новый важный материал.
Это оплачивает работодатель — то есть наша компания. Мы хотим идти дальше, поэтому впереди у нас открытие факультета удалённого здравоохранения, на который могут поступать фельдшера, хирурги, терапевты, которые планируют связать свою жизнь с путешествиями, тяжёлыми условиями, с каким-то интересным опытом — в общем, с удалённым здравоохранением. И это не только промышленные объекты. В России много мест, где нет дорог и высокотехнологичной медицинской помощи, а только авиация.
Эта подготовка похожа на подготовку военных врачей?
Я не знаю, как готовят военных врачей, думаю, похожим образом, но знаю, что в догоспитальной подготовке медиков, и гражданской, и военной, мы сильно отстаём от европейцев и от американцев. Мы обучаем по курсам, которые разработаны европейскими и американскими специалистами. Применять их можно на различных локациях. Эти курсы входят в систему доказательной медицины, то есть это то, что реально работает. Если действовать по этим принципам — процент выживаемости пациентов существенно увеличивается и процент инвалидизации снижается.
У американцев очень сильная школа, там готовы вкладывать миллионы в подготовку специалистов, чтобы выполнить миссию и получить минимум погибших солдат. То же касается и гражданских. Реабилитировать человека, который получил спинальную травму или травму таза в ДПТ, гораздо дороже, если первая помощь оказана неправильно.
Прежде чем приступить к работе инструктора я и моя команда прошли специальную подготовку в Польше, в Норвегии, в Словении. Также здесь в Сибири учились у американцев. Ещё учились в Российском университете спецназа. По факту наша работа — это как на войне, только у нас не стреляют и не убивают. Но настроение — то же: быстро, мобильно, эффективно, результат здесь и сейчас. Если ты здесь и сейчас не сделал, то пациент умрёт на этапе эвакуации, в экстренной операционной или после операции. И хирурги, врачи в хорошо оборудованной больнице не смогут его спасти, потому что ты накосячил на своём этапе, время упущено и сделать уже ничего нельзя.
Помимо экстренной помощи, в комплекс удалённого здравоохранения входит и много других вещей. Медик удалённого объекта — это тот медик, который за 72 часа развернёт госпиталь в любой локации и будет вести амбулаторный приём пациентов, будет готов оказать экстренную медицинскую помощь, эвакуировать, провести реанимацию, медицинское освидетельствование, будет знать санэпидконтроль и бракераж. Когда я пришёл в компанию, я не знал санэпида, не умел проводить медицинское освидетельствование, не проводил реанимацию на вертолёте в движении.
Где ещё в России готовят хороших удалённых специалистов?
Есть ребята, которые идут в ногу со временем. Для меня это одна компания, с которой я работал на одном из морских проектов — International SOS. Я не считаю их конкурентами, это наши коллеги по цеху, мы дышим и думаем с ними одними масштабами — международными. Мы понимаем, что медик на удалении — это не бабушка в халате с печатью и с тонометром. Это готовая боевая единица.
Насколько остро нужны такие специалисты рынку? Хорошо им платят?
На самом деле на рынке труда жёсткий дефицит таких людей. По факту, это штучный товар. Труд этих специалистов в России оплачивают плохо. Потому что заказчик, который покупает медицинскую услугу, не готов тратить на неё деньги. Ему проще купить за 100 тысяч рублей штамповщика печатей. А полноценный медик, который сможет вылететь в любых погодных условиях, сесть на грунте и вытащить нефтяника или газовика и отправить его в госпиталь, — стоит не тысячи, а миллионы.
Хорошо платят медикам в международных разведочных проектах, в миссиях ООН, географических проектах в Антарктиде, на научно-исследовательских станциях. Где люди понимают, измеряют риски, умеют считать деньги и где в приоритете цена человеческой жизни, а не баррель нефти.
Я думаю, что в России мы не скоро увидим достойную заработную плату для удалённых медиков. Как только работодатели поймут, что их супервайзеры, которые могут умереть на промысле, — крутые специалисты и очень дорого стоят, наверное, что-то поменяется. Тенденция есть положительная. За время работы нашей компании уровень медиков поднялся до уровня, близкого к медицинскому специалисту. А переломным моментом стал COVID.
Когда люди стали сотнями за сутки переходить из раздела «здоров» в раздел «срочная экстренная эвакуация, острая дыхательная недостаточность», все поняли: блин, есть же медпункт, и там сидит один человек, который захлебнулся, потому что он сутками не спит, он в неудобном костюме разбирает всю эту рутину. И они поняли: о, ничего себе, оказывается, мы здесь просчитались, есть люди, которые могут спасти бизнес. И мы в условиях COVID спасали бизнес нефтяникам, чтобы нефтяное месторождение не встало. То есть отсутствие медика перекрывает огромный финансовый поток в сутки. Для некоторых городов, где нефтяная компания является градообразующей, — это просто крах.
Раньше это постоянно витало в воздухе: «Я не куплю этот прибор (допустим, УЗИ-датчик), потому что он дорого стоит». Хотя те же американцы его применяют везде на догоспитальном этапе, потому что он помогает спасти людей. Сейчас стало лучше. Я думаю, что законодателями этой моды стали International SOS и Центр корпоративной медицины.
В ЦКМ сложно попасть?
Нет, не сложно, надо иметь желание работать, учиться, развиваться, и тогда всё получится.
Данная статья носит не рекламный, а информационный характер. Существуют противопоказания к применению и использованию препаратов и медицинских процедур, которые фигурируют в тексте. Необходимо ознакомиться с инструкцией по применению препаратов и процедур и получить консультации специалистов.
Главный редактор материала Павел Хаснулин.